Еду сегодня с утра на работу и замечаю на улицах толпы слоняющейся молодёжи с рюкзаками. Так как мозги ещё не проснулись начинаю судорожно соображать куда это они все направляются. Смотрю на часы и вспоминаю, что сегодня 1 сентября.
Весь день вспоминал школьные годы и пришёл к выводу, что школу в которой учился я всё-таки любил и люблю. Просто была там какая-то атмосфера такая особенная, это и словами-то не передать. В общем любил и всё.
Начинающие актёры обычно начинают играть не только на сцене, но и в жизни. Это странные роли. Роли тех, кем они хотят себе (в первую очередь) и другим казаться. Многие так и продолжают этот бессмысенный спектакль длинною в жизнь, со временем забывая о том, кем они являются на самом деле.
Странно, но я никогда не играл вымышленных ролей. Зачем? Я есть такой, какой я есть. Просто для каждого человека я другой и каждый человек воспринимает меня посвоему. Кто-то любит, а кто-то ненавидит. Чтож, это их право.
Однако, несколько раз доводилось встречать людей, которые играют свои роли всю жизнь и только посвящённым доводится узнать о том, кем они на самом деле являются.
Вчера во время обеда пошёл прогуляться на набережную. Просто стоял и смотрел на воду. Странно, но вдруг захотелось вернуться лет так на 6 назад: прогуливать школу, курить тайком от родителей дешёвые сигареты и напиваться в хлам с бутыли пива. Хорошее было тогда время: мы не знали серьёзных проблем, слабо представляли что такое интернет и мобильная связь, а уж о технологии активных продаж и понятия не имели. А теперь мы взрослые (или почти взрослые) и нам приходится только вспоминать, вздыхать и снова ностальгировать.
Многие считают, что у меня дурной вкус и попсовые плей листы.
Однако тут я могу поспорить, ну или вернее объяснить содержание моих имузыкальных листов.
Всё дело в том что музыка которую я слушаю должна быть профессионально сделана. Что ж поделать, профессиональная деформация. Два года работы звукорежиссёром сделали своё дело. Этим и объясняется разнообразие моего плей листа.
Для примера привожу список того, что на данный момент играет в моём плеере:
В последнее время стал много курить. На практике получается, что почти каждые 15 минут бегаю с сигаретой на улицу. Хорошо хоть перешёл с Lucky Strike на Camel, а то бы точно уже лёгкие выплюнул. Пора или бросать курить, или ограничивать количество сигарет в день. Пачки уже не хватает.
А ещё у нас запретили курить на крыльце офиса, приходится спускаться во внутренний двор.
Странная, пожалуй, даже загадочная история произошла в одном из парижских аристократических литературных салонов накануне Великой французской революции. Вот что об этом рассказывает один из ее участников - французский писатель XVIII века Жан Франсуа де Лагарп.
читать дальше"Мне кажется, это было вчера, а между тем это случилось еще в начале 1788 года. Мы сидели за столом у одного вельможи, нашего товарища по Академии, весьма умного человека, у которого собралось в тот день многочисленное общество.
Среди нас были люди разных чинов и званий - придворные, судейские, литераторы, академики и т. п. Мы превосходно пообедали; мальвазия и капские вина постепенно развязали все языки, и к десерту наша веселая застольная беседа приняла такой вольный характер, что временами начинала переходить границы благовоспитанности. В ту пору в свете ради острого словца позволяли себе говорить все. Шамфор прочитал нам свои нечестивые, малопристойные анекдоты, и дамы слушали их безо всякого смущения, даже не считая нужным закрыться веером. Один привел строфу из Вольтеровой "Девственницы", другой - философские стихи Дидро:
Кишкой последнего попа
Последнего царя удавим.
И это встречало шумное одобрение. Третий встал и, подняв стакан, громогласно заявил: "Да, да, господа, я так же твердо убежден в том, что Бога нет, как и в том, что Гомер был Глупцом". И в самом деле был убежден в этом. Тут все принялись толковать о Боге и Гомере; впрочем, нашлись среди присутствующих и такие, которые сказали доброе слово о том и другом. Постепенно беседа приняла более серьезный характер. Кто-то выразил восхищение той революцией, которую произвел в умах Вольтер, и все согласились, что это прежде всего и делает его достойным своей славы. Он явил собой пример своему веку, заставив читать себя в "лакейской, равно как и в гостиной". Один из гостей, покатываясь со смеху, рассказал о своем парикмахере, который, пудря его парик, заявил: "Я, видите ли, сударь, всего лишь жалкий недоучка, однако верю в Бога не более чем другие".
И все сошлись на том, что суеверию и фанатизму неизбежно придет конец, что место их заступит философия, что революция не за горами, и уже принялись высчитывать, как скоро она наступит и кому из присутствующих доведется увидеть царство разума собственными глазами. Люди более преклонных лет сетовали, что им не дожить до этого, молодые радовались тому, что у них на это больше надежд. А пуще всего превозносилась Академия за то, что она подготовила великое дело освобождения умов, являясь средоточием свободомыслия и вдохновительницей его.
Один только гость не разделял пламенных восторгов и даже проронил несколько насмешливых слов по поводу горячности наших речей... Это был Казот, человек весьма обходительный, но слывший чудаком, который на свою беду пристрастился к бредням иллюминатов. Он прославил свое имя впоследствии стойким и достойным поведением.
- Можете радоваться, господа, - сказал он, наконец, как нельзя более серьезным тоном, - вы все увидите ее, эту великую и прекрасную революцию, о которой так мечтаете. Я ведь немного предсказатель, как вы, вероятно, слышали, и вот я вам говорю: вы увидите ее.
Мы ответили ему задорным припевом из известной тогда песенки:
Чтоб это знать, чтоб это знать,
Пророком быть не надо!
- Пусть так, - отвечал он, - но все же, может быть, и надо быть им, чтобы сказать вам то, что вы сейчас услышите. Знаете ли вы, что произойдет после революции со всеми вами, здесь сидящими, и что будет непосредственным ее итогом, логическим следствием, естественным выводом?
- Гм, любопытно! - произнес Кондорсе со своим обычным глуповатым и недобрым смешком. - Почему бы философу не побеседовать с прорицателем?
- Вы, господин Кондорсе, кончите свою жизнь на каменном полу темницы. Вы умрете от яда, который, как и многие в эти счастливые времена, вынуждены будете постоянно носить с собой и который примете, дабы избежать руки палача.
В первую минуту мы все онемели от изумления, но тотчас же вспомнили, что добрейший Казот славится своими странными выходками, и стали смеяться еще пуще.
- Господин Казот, то, что вы нам здесь рассказываете, право же куда менее забавно, чем ваш "Влюбленный дьявол". Но какой дьявол, спрашивается, мог подсказать вам подобную чепуху? Темница, яд, палач... Что общего может это иметь с философией, с царством разума?
- Об этом я и говорю. Все это случится с вами именно в царстве разума и во имя философии, человечности и свободы. И это действительно будет царство разума, ибо разуму в то время будет даже воздвигнут храм, во всей Франции не будет никаких других храмов, кроме храмов разума. (Робеспьер говорил, что "атеизм аристократичен", но вместо христианской религии предложил религию высшего разума, этому высшему разуму были посвящены новые алтари. Наполеон, придя к власти, заключил конкордат с римским папой и восстановил католическую церковь во Франции. - Прим. С. А.)
- Ну, - сказал Шамфор с язвительной улыбкой, - уж вам-то никогда не бывать жрецом подобного храма.
- Надеюсь. Но вот вы, господин Шамфор, вполне этого достойны, вы им будете и, будучи им, бритвой перережете себе жилы в двадцати двух местах, но умрете вы только несколько месяцев спустя.
Все молча переглянулись. Затем снова раздался смех.
- Вы, господин Николаи, кончите свою жизнь на эшафоте; вы, господин де Байи, - на эшафоте; вы, господин де Мальзерб, - на эшафоте... Ведь я уже сказал: то будет царство разума. И люди, которые поступят с вами так, будут философы, и они будут произносить те самые слова, которые произносите вы вот уже добрый час. И они будут повторять те же мысли. Они, как и вы, будут приводить стихи из "Девственницы", из Дидро... Не пройдет и шести лет, и все, что я сказал, свершится.
- Да, уж чудеса, нечего сказать (это заговорил я). Ну а мне, господин Казот, вы ничего не предскажете? Какое чудо произойдет со мной?
- С вами? С вами действительно произойдет чудо. Вы будете тогда верующим христианином.
В ответ раздались громкие восклицания.
- Ну, - воскликнул Шамфор, - теперь я спокоен. Если нам суждено погибнуть лишь после того, как Лагарп уверует в Бога, мы можем считать себя бессмертными.
- А вот мы, - сказала герцогиня де Грамон, - мы, женщины, счастливее вас, к революции мы не причастны, это не наше дело; то есть немножко, конечно, и мы причастны, но только я хочу сказать, что так уж повелось, мы ведь ни за что не отвечаем, потому что наш пол...
- Ваш пол, сударыня, не может на этот раз служить вам защитой. И как бы мало ни были вы причастны ко всему этому, вас постигнет та же участь, что и мужчин...
- Да послушайте, господин Казот, что это вы такое проповедуете, что же это будет - конец света, что ли?
- Этого я не знаю. Знаю одно: вас, герцогиня, со связанными за спиной руками повезут на эшафот в простой тюремной повозке, так же как и других дам вашего круга.
- Ну уж надеюсь, ради такого торжественного случая у меня по крайней мере будет карета, обитая черным в знак траура...
- Нет, сударыня, и более высокопоставленные дамы поедут в простой тюремной повозке, с руками, связанными за спиной...
- Более высокопоставленные?.. Уж не принцессы ли крови?
- И еще более высокопоставленные...
Это было уже слишком. Среди гостей произошло замешательство, лицо хозяина помрачнело. Госпожа де Грамон, желая рассеять тягостное впечатление, не стала продолжать своих расспросов, а только шутливо заметила, вполголоса обращаясь к сидящим рядом:
- Того и гляди, он не оставит мне даже духовника...
- Вы правы, сударыня, у вас не будет духовника, ни у вас, ни у других. Последний казненный, которому в виде величайшей милости даровано будет право исповеди...
Он остановился.
- Ну же, договаривайте, кто же это будет счастливый смертный, который будет пользоваться подобной прерогативой?
- И она будет последней в его жизни. Это будет король Франции.
Хозяин дома резко встал, за ним поднялись с места все остальные. Он подошел к Казоту и взволнованно сказал ему:
- Дорогой господин Казот, довольно, прошу вас. Вы слишком далеко зашли в этой мрачной шутке и рискуете поставить в весьма неприятное положение и общество, в котором находитесь, и самого себя.
Казот ничего не ответил и в свою очередь поднялся, чтобы уйти, когда его остановила госпожа де Грамон, которой, как ей это было свойственно, хотелось обратить все в шутку и вернуть всем хорошее настроение.
- Господин пророк, - сказала она, - вы вот тут нам всем предсказывали будущее, что же вы не сказали ничего о себе? А что ждет вас?
Некоторое время он молчал, потупив глаза.
- Сударыня, - произнес он наконец, - приходилось ли вам когда-нибудь читать описание осады Иерусалима у Иосифа Флавия?
- Кто ж этого не читал? Но все равно, расскажите, я уже плохо помню...
- Во время осады, сударыня, свидетельствует Иосиф Флавий, на крепостной стене города шесть дней кряду появлялся некий человек, который, медленно обходя крепостную стену, восклицал громким, протяжным и скорбным голосом: "Горе Сиону! Горе Сиону!"
"Горе и мне", - возгласил он на седьмой день, и в ту же минуту тяжелый камень, пущенный из вражеской катапульты, настиг его и убил наповал.
Сказав это, Казот учтиво поклонился и вышел из комнаты".
Скоро заканчивается лето. Заканчивается сезон ролевых игр и начинается театральный сезон. Жду с нетерпением, очень хочется на сцену, новые спектакли, новые роли, коллектив, который стал уже до боли родным.
Планы на сезон 2006-2007: Хочу серьёзную драмматическую роль, хочу снова сыграть в "Диогене", хочу сыграть свою лучшую роль за прошедшие годы, хочу всех увидеть.
Итересно. Если нас спросить хотели бы мы отправится во Францию или Италию, то большинство отвечает, что хотели бы, но в 80-начале 90 годов. Я думаю, что это связанно с тем, что мы воспитывались на комисаре Катани и Пьере Ришаре. Для нас это кусочек сказки. А сейчас, сейчас Франция такая же как и другие страны Европы.
Забавно. Возвращаясь сегодня после обеда я вдруг заметил, что воздух уже совсем не тот, солнце светит не так жарко, да и ветер как бы стал мягче. В Воздухе уже вовсю пахнет осенью.
Я люблю раннюю осень. Люблю вот этот мягкий ещё тёплый ветерок, листья, которые только-только начинают опадать. В это время хочется жить, а ещё больше хочется путешествовать.
Куда бы поехать в эти выходные?..
p.s.: А ещё у меня есть два любимых трэка, которые асоциируется именно с осенью:
Madonna - American pie
Nick Cave feat Kylly Minoge - Where The Wild Roses Grow
Дождь закончился. Рабочий день подходит к концу. Появляются первые признаки хорошего настоения. Хочется сесть за руль и отправиться колесить по дорогам Белоруси. Провести недельку в пути, ночуя где придётся.
Эх. Романтика.
А ещё я хочу в Минск. Уже сто лет там не был, если не считать командировок, но это не в счёт.